«Робот-зазнайка» и другие фантастические истории - Генри Каттнер
– Там его найдете.
– Опять эти фокусы? – недобро глядя на него, процедил Махони.
– Я ни при чем.
Команда полицейских убралась из лаборатории. Остался лишь субтильный блондин, задумчиво разглядывающий Гэллегера.
– Как вы это делаете? – спросил Кэнтрелл.
– А? Вы о чем?
– У вас тут что, везде припрятаны другие… устройства?
– Тепловые лучеметы? Нет.
– Как же тогда вам удается убивать людей одним и тем же способом? – жалобно спросил Кэнтрелл.
– Я никого не убивал.
– Он пытался мне объяснить, – заговорил Дедуля, – да только я ни бельмеса не понял. В смысле, не понял тогда. А потом, конечно, до меня дошло. Все очень просто: разные темпоральные линии. Тут влияет принцип неопределенности Планка, ну и, само собой, Гейзенберг. Законы термодинамики ясно показывают, что вселенная норовит вернуться в норму, то бишь в знакомую нам степень энтропии, а отклонения от этой нормы непременно должны компенсироваться соответствующими искажениями пространственно-временной структуры универсального космического уравнения.
Повисло молчание.
Гэллегер подошел к умывальнику и медленно опростал себе на голову стакан воды.
– Ты в самом деле это понял? – спросил он.
– Конечно, – ответил Дедуля. – А что такого? Телепатическая машина передала мне твой математический талант, включая словарный запас, надо полагать.
– И ты хотел утаить это от меня?
– Да нет же, черт возьми! Просто мозгу требуется время, чтобы приспособиться к новым возможностям. В нем есть нечто вроде предохранительного клапана. Массированное вторжение совершенно новых мыслительных паттернов способно полностью разрушить разум. Чтобы в нем все устаканилось, нужно часа три. Вроде столько и прошло? Или больше?
– Угу, – подтвердил Гэллегер. – Угу… – Он заметил, что Кэнтрелл следит за разговором, и изобразил улыбку. – Мы с Дедулей любим подшучивать друг над дружкой. Не обращайте внимания.
– Гм… – протянул Кэнтрелл, подозрительно супясь. – Шуточки, значит?
– Ну да, они самые.
В лабораторию внесли тело. Кэнтрелл подмигнул, многозначительно похлопал по карману, после чего отвел Гэллегера в угол.
– Если я кому-нибудь покажу этот ваш тепловой лучемет, вам крышка. Помните об этом.
– Не забуду. Кстати, какого черта вам от меня нужно?
– Ну… даже не знаю. Такое оружие полезно держать при себе. В любой момент может пригодиться – злодеев кругом нынче прорва. Мне спокойней оттого, что эта вещица лежит в кармане.
Он отвернулся; в дом вошел Махони, нервно кусая губы.
– Этот тип на заднем дворе…
– Ну?
– Он похож на вас… только постарше.
– Махони, что с отпечатками пальцев? – спросил Кэнтрелл.
Следователь прорычал невнятное ругательство.
– Вам уже известен ответ. То же, что и прежде – и чего не может быть. Сетчатки тоже совпадают. А теперь, Гэллегер, я буду задавать вам вопросы, и я хочу получить честные ответы. Не забывайте о том, что вы подозреваетесь в убийстве.
– И кого же я убил? – спросил Гэллегер. – Двоих бедняг, которые исчезли из морга? Нет у вас прямых вещественных доказательств. А по новому закону недостаточно фотоснимков и даже показаний очевидцев, чтобы осудить за убийство.
– Вам известно, почему был принят этот закон, – проворчал Махони. – Пять лет назад СМИ продемонстрировали трехмерные изображения трупов, а люди сочли эти трупы настоящими; разразился жуткий скандал. Но эти жмурики, что появлялись у вас во дворе, не трехмерные картинки. Они были настоящими.
– Были?
– Два – были. Один – есть.
– Я не… – начал Гэллегер и осекся.
У него заработало горло.
– Пей за меня лишь глазами одними, и я поклянусь своими[11], – грянул тенор, хоть и нетренированный, но уверенный и звучный. – Иль урони поцелуй на дно…
– Эй! – вскинулся Махони. – Прекратите! Слышите меня?
– …чаши, куда не налью вино. Жажда, что мучает душу мою…
– Хватит! – заорал следователь. – Мы не пение ваше слушать пришли.
Тем не менее он слушал. Как и остальные. Пойманный в хватку буйного таланта сеньора Фиреса, Гэллегер не умолкал, его непривычное горло постепенно расслаблялось и изливало трели, которым позавидовал бы соловей.
Гэллегер пел!
Полицейские не смогли его остановить. И сбежали, выкрикивая угрозы. Обещали вернуться со смирительной рубашкой.
На Дедулю тоже нашло странное наваждение. Из него сыпались слова, загадочные смыслы, математически переведенные в научные термины, имена в диапазоне от Евклида до Эйнштейна. Никаких сомнений: Дедуле достался буйный математический талант Гэллегера.
Но вот это закончилось, как неизбежно заканчивается все хорошее или плохое. Гэллегер зашелся сухим кашлем, кое-как отдышался, рухнул на диван и уставился на Дедулю, а тот, с округлившимися глазами, обмяк в кресле. Либблы покинули свое укрытие и стали рядком; каждый сжимал мохнатыми лапками печеньку.
– Этот мир – мой, – сказал толстячок.
События шли парадным шагом. Наведался Махони – сообщить, что добился специального определения суда и что Гэллегер окажется за решеткой, как только процедура заработает. То есть уже завтра.
Гэллегер отправился к юрисконсульту, лучшему на Восточном побережье. Да, Перссон может добиться отмены определения, и процесс он наверняка выиграет, и… В общем, Гэллегеру не о чем будет беспокоиться, если он наймет этого адвоката. Часть гонорара – авансом.
– Сколько?.. Ничего себе!
– Позвоните, – сказал Перссон, – когда решите, что я вам нужен. Сможете вечером прислать чек?
– Ладно, – буркнул Гэллегер и поспешил связаться с Руфусом Хельвигом.
По счастью, богач оказался на месте.
Гэллегер объяснил. Хельвиг не поверил. Но все же согласился рано утром приехать в лабораторию для эксперимента. Раньше невозможно. И никаких авансов, пока он не убедится на сто процентов.
– Сделаешь меня великолепным эстрадным пианистом, – поставил он условие, – тогда поверю.
Гэллегер опять связался с телестудией и добился разговора с Джои Макензи, красивой блондинкой, которая недавно покорила Нью-Йорк и сразу подписала контракт с телекомпанией. Она пообещала приехать утром. Пришлось уламывать девушку, и Гэллегер не поскупился на намеки, чтобы разжечь ее любопытство. Похоже, пианистка путала науку с черной магией.
А на заднем дворе появился очередной труп, что означало: включилась вероятностная линия Г. Не могло быть сомнений, что одновременно третий мертвец исчез из морга.
Новообретенные таланты угомонились. Гэллегер пришел к выводу, что неодолимый приступ буйства возникает только в самом начале, спустя три-четыре часа после перезаписи, а после способность можно включать и выключать по желанию. Его больше не бросало в певческий раж, но разок-другой он спел, и очень неплохо. Подобным образом и Дедуля демонстрировал тонкое математическое чутье, когда возникала охота.
В пять утра прибыл Махони с двумя полицейскими, арестовал Гэллегера и доставил его в тюрьму.
Три дня изобретатель не имел связи с внешним миром.
На третий вечер пришел адвокат Перссон, вооруженный судебным приказом о доставлении арестованного в суд для выяснения правомерности его
